Начало: http://www.proza.ru/2014/01/08/1641 - часть 1
Утро, 6 часов. Поют петухи. Не часто.
Завтрак в 7:30. В столовой немцы, французы. Говорят громко. В основном, среднего возраста. В этот раз я обнаружил, где наливают чай и кофе, а за ужином, вчера, найти не мог и спросил официанта, где напитки. Он показал на бар. Мы посмотрели друг на друга внимательно и поняли, что диалог не состоялся. Когда же я уже сидел и ел всухомятку, официант подошёл и извинился, что не понял и спросил, что мне принести. Я заказал апельсиновый сок и увидел, как он бегом бросился к раздаче. Было крайне неудобно, что человек так старается из-за пустяка. Сегодня среда, постный день, и я взял грибов, булок и кофе, а также одну длинную остренькую с двух сторон булочку. В булочке я сомневался – не лишняя ли она? Сел у окна с видом на великолепную бухту. Слева невысокая мохнатая гора, из которой у низкого края, как усы, торчат острые кипарисы. Справа скала повыше и поуже. Бухта в виде озера с небольшой горловиной входа.
После завтрака, пока я ходил за ластами, поевшие французы, набрались сил и выдвинулись на открытую веранду посмотреть на море. Для осторожных (комнатных) отдыхающих на территории есть два бассейна, лежаки, шезлонги. Французов больше интересует не море, а взаимное общение. Вчера вечером они вились у бара в большом возбуждении, а сегодня осмелели до того, что решили сделать два шага навстречу природе. А вот немцы, числом до полувзвода, надели каски, сели на квадроциклы – гламурное подобие танков – и куда-то ужужжали.
Пляжи пусты. Вообще, везде пусто. Долго иду по дороге, а за всё время встретился только один человек. Он нёс упаковку воды.
- Good morning – решил я познакомится с греческим населением.
- Good morning – ответил он и улыбнулся.
- Калимэро – поправился я.
- I am English – сказал он и отступил на шаг назад.
- I am Russian – ответил я и снял панамку.
- O! – сказал он, переложил ящик на другое плечо и пожал мне руку.
Кусочек острой булочки, стянутой со шведского стола, я бросил воробью. Он отпрыгнул и вспорхнул. На столб у дороги села горлица. Чистейшей красоты создание. “Постой, милая”, - но птица фотографироваться не далась и улетела.
Иду по шоссе, чтобы попасть на пляж необычного бело-голубого цвета на противоположном конце бухты. Пляжи в Греции принадлежат государству, поэтому никто никого не прогонит.
Ласточки летают низко, что предвещает дождь, в то время как интернет, в течение ближайшей недели обещает устойчивое “ясно”. Посмотрим, кто окажется прав.
С левой стороны много баров и гостиниц. Указатель – “Акапулько”. Вот это да! Значит и Акапулько в Греции. Поистине, здесь всё есть.
Иду уже часа 3 – моря нет. Может быть, Корфу и не остров вовсе? Солнце поднялось высоко и мне пришлось обпшикать себя противозагарным составом. Ступни стали заметно чувствовать кожу сандалий. Я уже без насмешки думаю об осторожных французах, разглядывающих Грецию с террасы гостиницы, и с уважением о механизированных немцах.
Вдали от Палеокастрицы заметно меньше сахарных улыбок и, когда я зашёл в придорожный магазин спросить, где же море, хозяин просто показал в противоположную сторону: “strange 8 km”. “А в другую? ” – спросил я разочарованно. “В другую 18”. Я поблагодарил и вышел с мыслью, что здесь таких расстояний-то и быть не должно, однако повернул назад.
У моря.
Температура моря 18 градусов. Жара. Ко мне на площадку, устроенную среди прибрежных валунов, спускается английская пара. Молодой человек, чуть заплывший жирком, подходит к воде, долго серьёзно смотрит, а потом щупает её погружением большого пальца ноги. Он оборачивается к своей девушке и озабоченно говорит: “холодная”. Девушка в чёрной полупрозрачной рубашке на сочном теле, услышав это, останавливается в двух шагах от лестницы из нержавейки, наподобие тех, которые бывают в бассейнах. Они оба в затруднении. Наконец, девушка, прямо в рубашке, берётся за поручни, разворачивается и сходит на две ступени вниз так, что её футсы оказываются в воде: “ Оh my God!!!”.
Я ухмыляюсь, и она, видя это, переходит на забавный скулёж и, как кошка, отряхивает то одну, то другую ногу.
- It’s cold – меланхолично повторяет джентльмен, поглощённый тяжёлыми раздумьями и, не обращая внимания на подругу.
Девушка сходит по лесенке до половины и опять выскакивает с жалобными стонами. Затем, накокетничавшись и ещё раз десять призвав Бога, сползает вниз и делает 10 гребков, фыркая и выталкивая себя из воды чуть ли не до плеч.
- Комон – призывает она друга, усиленно работая лапками. - Комон, комон!
- It’s cold - слабо откликается он.
- Комон – в очередной раз вскрикивает она.
Парень сгибается, как пловец перед стартом, и ... снова встаёт, опустив руки вниз.
- Комон-же – хочется подбодрить его и мне.
И вот прыжок. Но только не головой вниз, а ногами, с зажиманием рукой носа, со снопом брызг. Итак, Ева опять добилась своего: соблазнила серьёзного молодого человека на безрассудный поступок.
Ребята ушли, а через некоторое время спустилась новая пара муж и жена 40-45 лет. На мой изучающий взгляд мужчина по-английски спросил:
- Всё в порядке?
- All right.
- Вы говорите по-английски?
- Весьма плохо.
- Вода холодная?
- Вода очень, очень хорошая, тёплая. – Недоверчивое “угу” и ушедший в себя взгляд, – Впрочем, хорошая для русских, а для англичан не знаю.
От последних слов они оба оживились. Потом мужчина пошёл пробовать воду и, вернувшись, сказал: “Вы русский, а я английский человек. Для меня вода холодная.
Затем он сообщил, что живёт в графстве Кен и, увидев ласты и маску, спросил - есть ли рыбки и насколько здесь глубоко? Я ответил, что глубина метров семь-восемь, а чуть дальше двенадцать. Вода прозрачная.
Потом хотел добавить, что много морских ежей. Что в 8 метрах от поверхности неожиданно попадаешь в слой ледяной воды. Что, проплывая над скальной трещиной, я заметил огромную пину. Что еле-еле донырнул до неё и хотел взять, чтобы рассмотреть, но она так крепко прицепилась ко дну, что оторвать моллюска удалось только, раскачав хитиновый домик двумя руками. При этом отломилась часть верхушки или, лучше сказать, низушки. Тогда я поплыл вверх, рассматривая раковину и сердясь на своё варварство. Моллюск перестал бороться и раскрыл беззащитное тельце с розоватым мускулом. Не зная, что с ним теперь делать и укоряя себя, я бросил бедное животное вниз, и пока оно, кружась, падало, вслед за ним потянулись любопытные голодные зеленухи.
Я хотел добавить …, но ограничился скупым: “рыбки маленькие”.
Буря.
К ночи задул ветер. Бесчисленные кроны кипарисов, олив, платанов, эвкалиптов, пальм зашелестели. Я думал, что это начало шторма и чтобы посмотреть на него, осторожно приоткрыл дверь – шум усилился, а вихрь, который должен был ворваться в комнату, забрызгать зеркало, сорвать одеяло с постели, опрокинуть вазу с цветами, не ворвался. Открыл дверь полностью, затем распахнул жалюзи: сияет полная луна, видны отдельные звёзды, деревья шевелятся, но бури нет. Напрасно ласточки летали низко.
* * *
Следующим утром петухи не пели или их было не слышно. Около 5 часов начался ливень. В полусне я думал надо ли встать и закрыть стеклянные двери, чтобы вода не залилась внутрь комнаты, но потом решил, что о безопасности должны были позаботиться архитекторы и строители, а не туристы и крепко заснул до шести.
Вода не прошла в комнату, потому что её не пустил высокий дверной порог. Море было сплошь в барашках. Сильный воздушный поток, трущийся брюхом о неровности земли, создавал непрерывный шум. Он не имел общего тона: каждый листок, шлёпая о веточку или другой листок, каждый угол крыши или выступ, сопротивляющиеся воздушному напору, давали свой звук, а вместе они складывались в единое мощное шипенье.
В столовой, которая начинала работать в 7:30, было почти пусто: и англичане, и немцы, очевидно, решили переждать катаклизм в номерах наедине с запасами сосисок. А вот французы - vivat Франция! - вышли. И один из них стоит у стеклянной стены. Он сутулится и раскачивается, переваливаясь с носков на пятки. Его левая рука в кармане шорт, в правой коктейль. Он осуждающе и чуть исподлобья смотрит на море: “ой ля-ля”, - а потом присвистывает.
Я выбираю место так, чтобы видеть побольше брызг. Хорошо: пьёшь кофе и смотришь на битву моря и суши. Мохнатая гора лежит в воде. Шерсть из светлой зелени оливковых деревьев внизу и тёмной, неизвестной растительности вверху колышется, как от озноба. Зло ходят усы-кипарисы. В брюхо бьют волны. Я там вчера купался. Прибрежные каменные развалы состоят из сколов, не имеющих гладких поверхностей. Они все в выемках, раковинах, зазубринах. Нет места, на которое бы можно было сесть, не поцарапавшись. Поэтому площадки для купания среди скал делают, обычно, заливая прибрежные нагромождения бетоном. Пловец бы не выжил в таком кипении. Волна подняла бы и шлёпнула его в глыбы, а те разорвали бы в кровь. “Ой ля-ля” - могучий французский язык - лучше не скажешь ... Посреди бухты видно большое пенистое пятно. Это, конечно же, останки морского чудовища, которое шторм заставил подняться на поверхность, а оно, тяжёлое, бронированное, самоуверенное от доисторической силы, всё-таки, не смогло справиться с волнами, и было разбито об утёсы.
На завтрак пришла пара, которую я помню ещё по аэропорту. Женщина поздоровалась. И не так, как иностранцы: в её приветствии было живое чувство. Прошёл один день, а я уже соскучился по русским людям. Уже вчера, я не раз говорил: “I’m Russian!” - и ощущал себя чистопородным скакуном среди европейской мешанины. Здесь, в отдалении от Родины, с которой мне было ежедневно мучительно больно и, прошу прощенья, стыдно, я остался один. Море врезается в берег и его клочья падают в чуждую им среду, высыхают и исчезают. Так же мы, разбрызгнутые, отрываемся от народного тела, теряем его сверхзадачу, внутренне понимаемую, но невидимую на нашем муравьином уровне, опошляемся и высыхаем на чужбине. Так высох Бунин и вся эмиграция начала XX века. Так растворятся в вежливых, автоматических улыбках выплески эмиграции 90-х и нулевых. Греки хорошие. Может быть, и англичане, и немцы тоже. Но это чужая среда.
Как здорово, что сегодня пасмурный день, и можно отдохнуть от рая. Вечером намечу маршрут к святому Спиридону, пройду его пешком, измотаюсь, отстою Литургию и приложусь к мощам.
* * *
Я живу здесь, в ненавистной среде, которая у нас тащится за интуристами, как хвост, за кометой. В Санкт-Петербурге в неё входят, бармены, официанты, таксисты - бомбилы у гостиниц, матрёшечники, торгующие ушанками из розовой ваты и всяким мусором, стилизованным под советскую эпоху. Эта среда вербует себе подходящие кадры, которые хладнокровно надувают клиента и впаривают ему “клюкву”. Автобусы подвозят экскурсантов к крейсеру Аврора и те, войдя в исторический транс после его посещения, готовенькими попадают к ушлыми продавцам длинного торгового ряда на набережной Невы. И вот уже улыбающиеся иностранцы примеряют “самые настоящие” революционные будёновки. Конвейер работает. Но иностранец ошибается, думая, что имеет дело с русским, когда покупает у азербайджанского мошенника красное знамя, с портретами Ленина, Сталина и царя Николая. Он ошибается думая, что русские - маленькие, чернявые вертуны.
Справедливости, ради надо сказать, что в Греции эта же среда более мягкая, безопасная и, пожалуй, более дружелюбная, чем у нас. Иногда в ней много избыточной услужливости. Но, в целом, греки, даже и из этого слоя, смотрятся положительно. Я не видел прямого обмана, может быть, правда, по краткости пребывания или из-за незнания языка, или недостаточной наблюдательности. Хотя в ресторанах расценки иногда изумляли. Так, почти повсеместно, за 4 кусочка хлеба брали 1 евро, что в 10 раз больше, чем у нас. Случалось, что стоимость одного и того же блюда по непонятным причинам отличалась в два и более раза. Однажды, заказав жареных кальмаров, я очень удивился, когда мне принесли на длинной тарелке штук 20 маленьких кальмарьих детёнышей, которых я есть решительно отказался, тем более, что это было в день защиты детей.
В другой раз, в магазине за 300 г черешни и 0.5 кг абрикос традиционно “положительный” продавец запросил с меня 8 евро. Эта большая, даже для наших северных краёв цена, удивила меня и одновременно поразила местную покупательницу, которая, вдруг стала сверлить продавца округлившимися глазами.
- Это всё с Корфу? – уточнил я.
- Да, кроме бананов.
После такой покупки, кажется, что тебе надели что-то типа будёновки на греческий лад.
Но, чтобы не создалось неверного впечатления, я должен сказать, что встречался с примерами абсолютно противоположными.
* * *
Сегодня немного опоздал на ужин из-за того, что звонил домой, поэтому незанятых мест в зале было мало. Не знаю почему, но я решил присесть за стол к пожилой англичанке и спросил: свободно ли место за её столом. Она закивала. Я поставил тарелку и пошёл за водой, а когда вернулся, то увидел, что напротив неё сидит джентльмен, на вид лет за 60. Я остановился в замешательстве, но леди на чистейшем русском языке сказала:
- Садитесь, пожалуйста.
- О, да, мы русские, какое счастье!
- А как же Вы со мной думали разговаривать?
- Что-нибудь придумал бы про погоду и маленьких рыбок в море. Эта тема у меня уже отработанная. Но, всё-таки, как здорово, что вы русские! Лучше русских людей никого нет.
Я сказал это с восторгом и тут же вспомнил овцебыков из самолёта, и мысленно поправился - дороже.
- Конечно, нет, - Подхватил “джентльмен” – особенно, если сравнивать с французами. Пьют, орут. Слышите? Это они.
Во французском секторе нашего Вавилона, безусловно, много колоритных субъектов. Вчера я вынужден был задержаться на reception, и они показали себя во всей красе.
Во-первых, конечно, мужчины. Они с восьми вечера начали делать решительные заходы к барной стойке. Сначала разведчики - по одному, затем группы из двух-трех человек и, в конце концов, всё превратилось в беспорядочное бурление с взрывами хохота. Бармены порхали, словно птицы. Шла путина, время, когда час кормит год. Музыка соответствовала моменту и разжигала страсти. В ходу была латиноамериканская смесь, украшенная многократным повторением совсем уж улётной темы со словами: “малчык хошет тамбофф”. На полном накале этот перл прерывался трещётным взвизгом. После нескольких циклов “мальчика” ноги сами пошли в пляс у узкого, смугловатого, высокого молодого человека в шляпе, безрукавке и шортах, который перед этим амурничал с гибкой и яркой, как ядовитая змея, мулаткой. В его танце читалось самолюбование и эгоизм. В то же время движения были ритмичны и изящны. Спустя несколько секунд вступила и девушка, заставив меня заподозрить здесь заранее спланированный номер. Девушка двигалась в сторону партнёра. Она подняла вверх тонкие татуированные руки. Её, выраженная в танце, женственность, порочность и стремление к союзу, закончились ничем: партнёр, покрасовавшись, растворился, как и следовало ожидать от эгоиста. Но зажглись дамы постарше и начали неуклюже вращать толстыми бёдрами и трясти грудями, что выглядело гораздо несносней мужских алкогольных дел. Я передал почту и, слегка поцарапанный этими песнями и плясками, пошёл “домой”
Но, может быть, я наговариваю на французов? Ну, шумные немного, ну и что? А этот молодой человек и девушка, как оказалось, действительно, на службе. Они оживлятели (аниматоры). Смешно, но на следующий день парень подошёл ко мне и задиристо сказал:
- Здравствуйте, очен хороший погода.
- Бонжур - ответил я.
Что это? Моя мысль грубо коснулась его, и он пришёл попросить: “Не обижай, я работаю, а они так отдыхают”
* * *
- Так, где же Вы были и что видели? – прерывает мои размышления голос пожилой дамы.
- В Палеокастрице.
- А мы ездили в Керкиру, заходили в церковь Святого Спиридона, побродили у крепости и, чуть было, не опоздали на обратный автобус. Он отходит в 16:00. Это последний рейс.
- Давайте познакомимся.
- Меня зовут Алла, а мужа Дмитрий.
Я называю себя, а имена моих новых знакомых заставляют меня вспомнить Аллу Дмитриевну - прихожанку Князь-Владимирского собора, которой предстоит тяжёлая операция и которая просила помолиться о ней у мощей святого Спиридона.
- Кстати, - говорит Алла – а Вы платили за воду? А то мы прошлый раз налили вина, и к нам сразу подбежала официантка и потребовала заплатить, а у нас с собой денег не было. Мы после того случая так и едим всухомятку.
- Воду, пепси-колу и ещё что-то можно бесплатно наливать из того автомата.
Я показал Алле автомат, а она мне “ту самую” официантку, в чертах лица которой соединилось нечто от Мирей Матьё и Свободы, ведущей народ с картины Делакруа.
- Мы не такие уж ортодоксы – говорит Алла. – А Вы, наверное, верующий? … я так и подумала. Вы даже похожи на ...
- Ну, нет. Хотя я часто бываю на службах и иногда помогаю псаломщикам.
- Мы тоже бываем на службах часто! – веско вставляет Дмитрий. Он бывший спортсмен, а его соревновательный инстинкт, не смотря на годы, остался как у юного спринтера. – Только нас постоянно прогоняют бабки в церкви! И свечкам догореть не дают и за записки дорого берут!
- Не знаю, почему так получается, но от уборщиц и свечниц постоянно требуют, чтобы людей не задирали. Однако это, почти, бестолку. Значит, здесь есть какой-то важный смысл. По-моему, враг рода человеческого стремится обидеть приходящего в церковь человека, чтобы отвадить его от неё. Расчёт, что уколовшийся о шип, бросит и розу.
- Выплеснет с водой ребёнка – помогает Алла.
- Во-во!
Я немного огорчён этими откровениями. И поэтому хочу рассказать им, что-нибудь удивительное, чудесное, важное, но на ум ничего не приходит. А разговор опять и опять возвращается к святителю Спиридону. Алла и Дмитрий наперебой объясняют, как туда добраться и как найти церковь. И тут я понимаю, что эти повторения неспроста, что это телеграмма “оттуда” со словами: “Срочно. Поезжай и помолись об А.Д. Ей очень худо”.
---
Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/01/08/1708 - часть 3
http://www.proza.ru/2014/01/08/1714 - часть 4
http://www.proza.ru/2014/01/08/1719 - часть 5
http://www.proza.ru/2014/01/08/1722 - часть 6
http://www.proza.ru/2014/01/08/1726 - часть 7, последняя